Омар Хайям о человеке
Стихи Омара Хайяма о человеке сосредоточены на ярко — выраженной двойственности человеческого поведения.
Зачастую человек ведёт себя искусственно, завышая самооценку, создавая, тем самым, модели поведения значимости, гордячества и превосходства.
Омар Хайям болезненно наблюдает за ничтожным, жалким поведением человека, не стремящегося к любви и истине, а лишь преследующего собственную выгоду, забыв о традициях, переданных и завещанных по наследию предками.
Образ человека в стихах Хайяма занимает главенствующее место. Поэт не просто выявляет слабые места человечества, он мудро и созидательно относится к людской благой природе, изначально присущей всем и каждому.
В человеке он видит разгадку всего сущего, все его эмоциональные переживания и мыслительные процессы. Хайям слишком озадачен несоответствием человека искусственного, с человеком незаурядно — простым, в котором изначально заложена вся его божественная сущность.
Стихи Омара Хайяма о человеке
Человек — это истина мира, венец —
Знает это не каждый, а только мудрец.
Выпей каплю вина, чтоб тебе не казалось,
Что творения все — на один образец.
Ах, где надёжный друг? Ему я расскажу
О человеке то, что про себя твержу:
Из праха мук рождён, на глине бед замешан,
Придя на свет, спешит к другому рубежу.
Будь славен Человек — вершинное творенье,
Дарящий всем любовь, лишь Сатане — презренье.
Все тайны естества Творец вручил — тебе!..
Подумай, дорогой. Похоже, ты в сомненье.
Была Дождинка, но с морской водой слилась.
Была пылинка, но средь пыли улеглась.
Вот во вселенной нам случилось появиться —
Повиться мошкаре… И тут же скрыться с глаз.
Быть целью Бытия и мирозданья — нам,
Всевидящим умом, лучом познанья — нам.
Пойми же, человек, что круг вселенной — перстень,
Где суждено сверкнуть алмазной гранью — нам!
В душе бесчувственной любовь не воспитать;
И сладострастнику ее не испытать.
Так не подсматривай сердечные влеченья.
Себя ограбил ты — как человеком стать?!
Вольно миг один живем на свете.
Не горюй, что рок нам ставит сети,
Ибо тела нашего основа:
Искра, капля, легкий прах и ветер.
Вот кубок! Не найти столь дивного другого.
Ему расцеловать чело душа готова.
Но брошен оземь он небесным гончаром,
Что вылепил его, — и глиной стал он снова.
Все — и десять умов, также девять небес, восемь райских ворот,
Семь созвездий — тебе по причинам шести песнь поет:
«Бог не создал еще существа, кто б тебе был подобен,
Кто пять чувств, все четыре стихии, три духа несет!»
Глянь на вельмож в одеждах золотых,
Им нет покоя из-за благ мирских.
И тот, кто не охвачен жаждой власти,
Не человек в кругу надменном их.
Говорят, человек ремесло должен знать,
С идеалом отца все деянья сверять.
В наше время, однако, иначе считают:
«Пустяки! Надо золотом лишь обладать!»
Десять разумов, девять шатров, восемь уровней рая,
Семь блуждающих звезд, шесть сторон я как книгу читаю:
«Бог пять чувств и четыре опоры триадой души
В двух мирах увенчал лишь однажды — тебя создавая».
Дом питейный как грех запретил шариат,
Но греховен не дом — человек виноват.
Глаз дурной порождает дурные деянья,
Справедливый же разум лишь правдой богат.
Есть ли мне друг, чтобы внял моей повести он?
Чем человек был вначале, едва сотворен?
В муках рожденный, замешан из крови и глины,
В муках он жил и застыл до скончанья времен.
Жалкая страсть человека — подобна собаке цепной:
Крик ее — лай непристойный, докучий, без всякого толка!
Лисья таится в ней хитрость… Дает она мнимый покой.
Зайца обманчивый сон… Сочетались, слились в ней одной
Бешенство лютого тигра и жадность голодного волка!
Идущий человек, бродягою не стань,
Теряющим себя беднягою не стань.
В глубь собственной души — дорога для отважных.
И пусть глядят, но сам зевакою не стань.
Как жалко мне вельмож! Наградам несть числа,
Но нет и радости в плену алчбы и зла.
Однако честный муж, от жадности свободный,
Для них не человек. Вот странные дела!
Когда б я властен был над этим небом злым,
Я б сокрушил его и заменил другим,
Чтоб не было преград стремленьям благородным
И человек мог жить, тоскою не томим.
Когда бы ясно тайны жизни
Постигло сердце человека,
Оно б и тайны смерти знало,
Нам недоступные от века!
И если ты — слепой невежда,
Теперь, когда ты сам с собою —
И с миром видимым, и с жизнью
Не разлучен еще судьбою,
То что ж, когда себя покинешь
И жалкий прах в земле истлеет, —
О, что ж тогда твой дух бесплотный,
Безличный дух уразумеет?
Коль человек чужой мне верен — он мой брат,
Неверный брат — мой враг, будь проклят он стократ.
Лекарство иногда опасней, чем отрава,
Болезни иногда излечивает яд.
Конечно, цель всего творенья — мы,
Источник знанья и прозренья — мы.
Круг мироздания подобен перстню,
Алмаз в том перстне, без сомненья, — мы.
Кравчий, знанья вино — благородный бальзам,
Лишь невежды обходят познания храм.
Без познанья — ничто человек во вселенной!
Это — цель! Ее свет пусть сопутствует нам!
Кто безропотно к старой подстилке привык,
Чей привержен к гашишу и ум, и язык,
Говорят: «Мы лишь львята в игре безобидной!»
Да, потерян у них человеческий лик!
Кто ты, незнающий мира? Сам посмотри: ты — ничто.
Ветер — основа твоя, — ты, богом забытый, — ничто.
Грань твоего бытия — две бездны небытия,
Тебя окружает ничто, и сам внутри ты — ничто.
Лик свой светлый Адаму Творец подарил,
Также тайну гарема он другу открыл.
Все, что было сокровищ в казне у Вселенной,
Милосердный властитель Адаму вручил.
Мир — свирепый ловец — к западне и приманке прибег,
Дичь поймал в западню и ее «человеком» нарек.
В жизни зло и добро от него одного происходят.
Почему же зовется причиною зла человек?
Мы — воздух и огонь, мы — глина и вода.
Мы — страждущая жизнь и смертная страда.
Мы — плоть: мы все сгнием и сгинем без следа…
Мы — дух: мы скинем плоть, и вновь душа чиста.
Мы — мудрость древняя, мы вскормлены вселенной,
И сами стали мы ее закваской пенной.
Мы — остов Бытия и крепь его частиц.
Вселенная — лишь тень, мы — дух ее нетленный.
Мы — основа веселья, мы — бедствия рудные горы.
Мы — насилия корень, мы — правды воздвигли опоры.
Низки мы и высоки, как ржавое зеркало, тусклы,
И, как чаша Джамшида, блистаем и радуем взоры.
Мы — послушные куклы в руках у творца!
Это сказано мною не ради словца.
Нас по сцене всевышний на ниточках водит
И пихает в сундук, доведя до конца.
Мы — солнечный росток, — ключи в корнях черны;
Свободой рождены — на гнет осуждены;
Темны — просветлены; мощны — измождены;
И ржа на зеркале, и чаша Джама — мы.
Мы — фляги, если дух с вином отождествишь.
Любой из нас — камыш: стенаешь — песнь творишь.
Ты знаешь ли, Хайям, что в сути человека?
Как лампа, ты внутри светильника горишь.
Мы — цель и высшая вершина всей вселенной,
Мы — наилучшая краса юдоли бренной,
Коль мирозданья круг есть некое кольцо,
В нем, без сомнения, мы — камень драгоценный.
Мы для плоти вселенной — душа ее, суть,
Мы, кому в ее тайны дано заглянуть.
Присмотрись — лучше нас ничего нету в мире,
Мы связуем миры между ними — наш путь!
Мы есть вечности разум, а мир — наш фиал,
Все творенья земли — нам начало начал.
Бытие наше — сущему в мире опора!
Мы суть мира! А мир нашей тенью лишь стал.
Мы источник веселья — и скорби рудник.
Мы вместилище скверны — и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир — многолик.
Он ничтожен — и он же безмерно велик!
Мы цель созданья, смысл его отменный,
Взор Божества и сущность зрящих глаз.
Окружность мира — перстень драгоценный,
А мы в том перстне — вправленный алмаз.
Мы Человека чтим вершиною творенья.
Вникая в эту мысль, похоже, ты в сомненье,
Тогда — испей! Мое заветное вино
Роднит людей с людьми и просветляет зренье.
Не боится ни бурь, ни штормов океан,
Человек! Отличай от людей обезьян!
Не рождается зло от добра и обратно…
Различать их нам взгляд человеческий дан!
Не знаниям почет, не в этом человек,
А вникни, как блюдет заветы человек.
Коль нарушать начнет обеты человек, —
Пусть важным предстает. Но это — человек?
Неужто грозных бурь боится океан?
Ты — человек. Ищи людей средь обезьян.
Добро плодиться злом, а зло добром — не может.
В поступки их вникай: где правда, где обман.
Ниспошлют испытанье — что сделаешь ты?
Причинишь ли страданье — что сделаешь ты?
Если горем убитый в моленье бессонном
Оскорбит тебя бранью — что сделаешь ты?
О чадо четырех стихий, внемли ты вести
Из мира тайного, не знающего лести!
Ты зверь и человек, злой дух и ангел ты;
Все, чем ты кажешься, в тебе таится вместе.
О, Божьего письма начало! Это — ты.
О, высшей красоты зерцало! Это — ты.
Нет в мире ничего, что не было б тобою.
Ищи в себе, коль что пропало: это — ты.
Поскольку этот мир — колючие кусты,
Не странно, человек, что весь изранен ты.
Тот может ликовать, кто спешно мир покинул,
Блажен, кто не набрел на здешние цветы.
Пустивший колесо небес над нами в бег
Нанес немало ран тебе, о человек!
Как много алых губ и локонов душистых
Глубоко под землей он схоронил навек.
Разве есть человек, кто б не ведал тревог,
За превратности мира, за жизненный срок,
Дорожа каждым часом прохладного утра,
Красотой превращенья бутона в цветок?
Свод неба, это — горб людского бытия,
Джейхун — кровавых слез ничтожная струя,
Ад — искра из костра безвыходных страданий,
Рай — радость краткая, о человек, твоя!
Сердце где, что отринуло б страсти вино?
Око где, в коем вере неверье равно?
Человек, кто бы смог от земли отрешиться,
Он-то где, кто лишь Истины видит зерно?
Сердце, коему жить без любви суждено,
Не живет в бытии, уже мертво оно.
И считай человека при жизни усопшим,
Если мира любви ему знать не дано,
Скажи, ты знаешь ли, как жалок человек,
Как жизни горестной его мгновенен бег?
Из глины бедствия он вылеплен, и только
Успеет в мир вступить, — пора уйти навек.
Сколько тех, кто не смог дотянуть до утра,
Сколько тех, кто не знает дороги добра!
Сколько тех, кто позорили лик человека —
В украшеньях из золота и серебра!
Сколько тех, кто примерив дервишеский лик,
В жажде правды к истокам ее не приник!
Сколько их, болтунов об «алифе» и «ламе»,
Кто позорить лицо человека привык!
Слаб человек — судьбы неверный раб,
Изобличенный я бесстыдный раб!
Особенно в любви. Я сам, я первый
Всегда неверен и ко многим слаб.
Слышал я: под ударами гончара
Глина тайны свои выдавать начала:
«Не топчи меня! — глина ему говорила. —
Я сама человеком была лишь вчера».
Ты — дичь; охотник — ты; в ловушке зерна — ты.
Напарник, хмель, саки, черпак узорный — ты.
Однажды идолу взмолюсь в кумирне черной,
Увижу вдруг: и жрец в кумирне черной — ты.
Ты задался вопросом: что есть Человек?
Образ божий. Но логикой Бог пренебрег:
Он его извлекает на миг из пучины —
И обратно в пучину швыряет навек.
Человек, что флейта, человек, что фляга,
В нем душа что песня, что хмельная влага.
С чем сравнить Хайяму душу человека?
С огоньком, который прячет тело-скряга.
Человек этот жалкий мой ум изумил —
В этой жизни он ищет опор и стропил!
Хоть на свете не видно даров для живущих,
Он — как ветер и тень в расточительстве сил!